все нашел. Я даже не знаю, что сказать. Сроду никогда не фотографировала, вот еще.
— Я тебя научу, меня в кружке учили. С той поры у меня остался ФЭД… вернее, у отца остался. Я не взял с собой, почему-то. Неважно. Буду учить. Сперва как пленку заряжать, потом, как снимать. Эти две кассеты, мы их на уроки потратим, потом…
Оля немного пришла в себя. Обрела уверенность, так свойственную ей в подобные минуты. Выдохнула и снова взяла камеру в руки. Я отщелкнул затвор, она чуть не выронила «Киев».
— Все просто, — я взял камеру. — Смотришь в глазок, выставляешь диафрагму и объектив и снимаешь. Объектив на минимум, снимать тебе надо с пятидесяти сантиметров. Вот так, — затвор щелкнул. — Очень просто. Качество пленки вполне достаточное, чтоб прочесть снятое.
— Наверное, мы с ума сошли, — произнесла она, взяв фотоаппарат в руки. — А как печатать снимки, самим?
— А зачем? Так и останутся на микропленке. Если надо — отпечатаем, но хранить удобнее именно так. Проявлю я сам, в ванной, дело нехитрое.
— Наверное, — она не знала что сказать, снова взяла камеру. Подняла глаза. Я заметил знакомый блеск. — Я попробую. Правда.
Глава 16
Я говорил, что события, начавшиеся летом, накрыли нас, не давая передышки ни на один день. Все лето мы готовились к чему-то. Больше того, начинало казаться, что и сами мы подладившись под новую скорость проматывания времени — от одной недели до другой, казалось, проходило всего несколько мгновений — сами ускоряем его, не в силах дождаться будущего дня. Будто он, этот день, мог поведать что-то важное, открыть некую тайну.
Первое время Оля привыкала к необычному фотоаппарату. Снимала меня, обстановку дома, пыталась и Михалыча, но тот тут же открестился. Я стал объяснять, что это не просто так. Он передернул плечами, усмехнувшись:
— Что, бросили играться в грабителей, всерьез начали?
— Воистину так.
— Тогда без меня. Я вижу, Ольга вон как настропалилась, будто печет в ней что. Если серьезно хотите какую аферу провернуть, так вообще не приставайте. И я не буду показания давать, и вы без лишнего свидетеля обвинения обойтись можете.
Я так и не понял, всерьез он или шутит. Но Михалыч действительно старался не показываться лишний раз, когда мы занимались азами фотографии, быстро уходил либо в свою комнату, либо к телевизору, включал его погромче и выискивал из пяти каналов, имеющихся в его распоряжении, тот, где бы передавали новости или какую-нибудь аналитику. Больше всего он прислушивался к событиям в Армении и Азербайджане. Производство в обеих республиках оказалось парализовано, как и дороги, ведущие из одной в другую. Все более и более многочисленные митингующие выдвигали самые радикальные требования, и все чаще депутаты к ним прислушивались.
Впрочем, солнышко особо не давала мне отвлечься от наших целей. Едва разобравшись с камерой, она отправилась на работу снимать и нащелкала полтора десятка кадров документов — в основном, по завышенной отчетности. Это не было каким-то особым секретом «Асбеста» — думается, все предприятия в это время уже грешили чем-то подобным, выполняя спущенные Госпланом цифири, как только возможно, ведь реально их выполнить оказывалось уже давно никак. Примеры, самые простенькие, как раз и продемонстрировала Оля, дав мне проявить пленку. Я ей с самого начала говорил, чтоб кассет не жалела, если останутся пустые кадры, пусть вынимает, пленка стоит копейки, да и продается в любом хозмаге. Лучше перестраховаться и спрятать полупустую кассету, чем нарваться и засветить всю пленку.
И первое, что попалось ей в объектив, были документы о пересортице угля и его утруске во время транспортировке — на несколько сот кило с каждого вагона. Складывалось ощущение, что возили уголь в насквозь дырявых составах. Это было письменное и вполне себе официально зафиксированное подтверждение тем словам солнышка, с которых и началось наше преследование Ковальчука — очень давно, кажется полжизни назад — а на самом деле всего-то меньше года. Неделей позже она выискала переписку между директором «Асбеста» и начальником сортировочной Абызовым, который требовал, натурально, требовал, провозить через подведомственную ему станцию больше вагонов — любыми способами, ведь министерством путей сообщения его дороге спущен новый план, который иначе они не могут выполнить. Директор отвечал согласием, составы удлинились. Теперь в каждом было не меньше ста двадцати вагонов.
— Кажется, просто порожние гоняют. И ведь как гоняют-то теперь — через сортировочную от первой узловой, к платформе «Сорок второй километр» и через «Братишки» обратно на вторую узловую. А уже оттуда, вот такой петлей, составы переформируются и либо расходятся по котельным, либо идут на север, обогревать другие города.
— Ты как раз с этого и начала. Помнишь?
— Помню. Вот тебе и подтверждение, больше того, за подписью и с печатями. И ведь не придерешься, скажут, план выполняем, ничего личного. И кстати. Нам на конец года обещали обильные заказы и тринадцатую зарплату в двести сорок рублей. Еще и о работниках заботятся.
— Это точно. А ты обо мне, когда заботиться будешь.
Я снова намекал на возможность нашего бракосочетания. Оля только отмахивалась, не до того, сам видишь, чем занимаюсь. Можно подумать, брак бы ее тяготил, фотографируй она документацию с проштампованным паспортом. Но дело, конечно, было не в этом, в чем-то ином, о чем она пока говорить не хотела. Да и родители не проронили ни слова, когда мы вдвоем их снова посетили, через три недели после первого визита. Речь заходила о чем угодно, от футбола, где «Асбест» занимал твердую вторую строчку и уверенно шел к выходу из второй лиги в первую, до природоохраны. Я, помнится, еще у Артура спрашивал, едва только пришел в ателье, почему столь странное название у угольного клуба. Оказывается, в тридцатых он был открыт асбестовым заводом, который затем был поглощен и вошел в состав нашего горнодобывающего и перерабатывающего монстра. Сам завод перепрофилировался, теперь в его цехах разрабатывались какие-то современные химические реактивы и соединения. А так же изучались горючие сланцы — благо в окрестностях их хоть исковыряйся. Вот только добыча их пока нерентабельна, проще выкапывать уголь тут и выкачивать нефть на севере. А когда, говорят, к концу девяностых, мир поглотит дефицит нефти, вот и придет время наработкам опытного завода. Да, именно того, что так усердно отравляет каждый день — кроме выходных — самую популярную речку города, в которой полгорода каждое лето плавает и хватает уйму фосфора, серы, нитратов и окислов.
Ближе к августу Оля наконец-то согласилась «расписаться в гроссбухе», как она уничижительно назвала свадебный обряд. В конце осени, когда будет проще протолкнуться в загсе, ведь, в начале самый пик
